Рак — это, без сомнения, тот диагноз, который сложно принять спокойно. И это неслучайно: по данным Международного агентства по изучению рака и ВОЗ, каждый год злокачественными опухолями в мире заболевает около 20 млн человек, а умирает — 10 млн. Однако сегодня наши возможности по лечению рака постепенно растут, и шансы на излечение больных увеличиваются.
О доступности современных методов лечения онкологических заболеваний в нашей стране, о нерешённых проблемах и уже внедрённых достижениях, а также о своём профессиональном пути расскажет главный внештатный специалист-онколог Минздрава России, генеральный директор ФГБУ «НМИЦ радиологии» Минздрава России, директор МНИОИ им. П. А. Герцена — филиала ФГБУ «НМИЦ радиологии» академик РАН, профессор, доктор медицинских наук Андрей Дмитриевич Каприн.
— Андрей Дмитриевич, почему вы выбрали онкологию в качестве своей врачебной специальности?
— Любой путь, который мы выбираем, — это прежде всего люди. Бывает так, что попадаешь в клинику и начинаешь впечатляться тем, насколько люди, которые тебя окружают, преданы работе.
Мои учителя были очень увлечены онкологией. Для меня первым таким человеком стал Олег Борисович Лоран. В то время он был первопроходцем в большой хирургии в онкоурологии: осваивал обширные операции по удалению мочевого пузыря, формированию мочевого пузыря из кишечника и созданию нового резервуара. Это очень большие операции, во время выполнения которых граница, где заканчивается урология и начинается большая хирургия, стёрта. После таких вмешательств требовался длительный период восстановления, серьёзная реабилитация.
Мы день и ночь занимались такими больными. Я видел, как увлечён наш учитель, что он проводит в клинике круглые сутки, и это сильно на меня подействовало.
Мне также повезло учиться у профессора Владимира Петровича Харченко, который в своё время возглавлял Российский научный центр рентгенорадиологии. Он был величайшим хирургом-онкологом, мог оперировать практически всё. Будучи человеком довольно суровым, ко мне он относился по-доброму, знал меня ещё со студенчества. Попав в среду онкологов, я увидел, что это необычные, очень продвинутые люди, чья специальность вмещает химиотерапию, хирургию, радиотерапию, морфологию и др. Я живу этой профессией вот уже 30 лет.
— От чего вы сегодня получаете наибольшее удовольствие?
— Вообще, я очень люблю людей, мне нравится коллектив, в котором я работаю. В любом из филиалов нашего центра, в Москве или Обнинске, я чувствую себя как дома. Мне очень повезло. Я точно могу сказать, что получаю удовольствие от общения с коллегами, даже просто наблюдая, как они трудятся, как относятся к окружающим, от самой хирургии, притягивающей очень необычных людей: начиная с медсестёр, которых я считаю элитой образования и рукоделия, заканчивая всеми остальными специалистами. Судите сами: сегодня наши медицинские сёстры не просто мастерски владеют своим делом, но и разбираются в электрохирургии, даже не будучи врачами, оказывают серьёзную помощь во время лапароскопической хирургии.
— Андрей Дмитриевич, как изменилась работа онкологической службы в период пандемии COVID-19?
— Пандемия сильно изменила и нашу бытовую жизнь, и врачебную. Уже почти два года мы работаем в условиях ограничений. Онкологическим пациентам прежде всего нужна моральная поддержка, а мы вынуждены изолировать пациента, который проходит лечение в стационаре, даже от его близких. Это серьёзное испытание.
Следующий момент — это возможное изменение курсов лечения. Например, если пациент в межкурсовом промежутке заболевает коронавирусом, то это значит, что его нужно переводить на индивидуальный цикл лечения, подбирать особую программу. Это, конечно, большая нагрузка на службу, потому что когда специалист «идёт по стандарту», то имеет возможность оказать помощь большему числу пациентов. Индивидуальный подход к лечению заболевшего коронавирусом пациента требует гораздо большего времени.
Один из наших институтов полностью был перепрофилирован под лечение пациентов с COVID-19. У нас был единственный центр в России, в который поступали онкологические больные с коронавирусом. Реанимация была переполнена, принимали пациентов по скорой помощи, также к нам перевозили пациентов из других учреждений. Кстати, хочется отметить, что больные, которые находились на иммуносупрессии и получали химиотерапию, переносили заболевание легче.
— А какие особенности наблюдаются у онкологических пациентов, заболевших COVID-19?
— Онкологические больные дольше являются носителями положительной полимеразной цепной реакции (ПЦР). И это объяснимо, потому что иммунитет у них ослаблен.
Ещё со времён Великой Отечественной войны в нашей стране начала формироваться служба по принципу диспансерного наблюдения. Уже тогда онкологических больных старались лечить отдельно от инфекционных и других пациентов с тяжёлыми хирургическими состояниями. Сформированная в нашей стране служба диспансеров позволила и сегодня продолжить лечение и наблюдение пациентов в условиях пандемии, в то время как Европа и США столкнулись со значительными сложностями. Всё потому, что за рубежом онкологические больные в основном лечатся в тех же клиниках, что и другие пациенты, — в онкологических отделениях многопрофильных стационаров.
В нашей стране тоже был период, когда хотели всех пациентов перевести в стационар. Тогда ещё Михаил Иванович Давыдов противостоял этому процессу, и сегодня мы видим результат. Такое вот провидение наших титанов медицины.
— Как вы относитесь к тому, что лечение онкологических заболеваний пациенты сегодня могут получать преимущественно по месту жительства? Будут ли направлять пациентов в крупные научные центры, где сконцентрированы наиболее опытные специалисты?
— Всё зависит от истории болезни конкретного пациента. Я не думаю, что наш или другой федеральный центр останется без больных. На сегодняшний день очередь на госпитализацию в клинику очень большая. Поэтому, конечно, достаточно много нормативов должно выполняться и в регионе. Это развивает онкологическую службу. Стандарты точно должны делать в регионах хорошо, а с развитием телемедицины удаётся оказывать региональным коллегам колоссальную организационно-методическую, научную помощь. Раньше НМИЦ радиологии выполнял 500 дистанционных консультаций за полгода, а сейчас — более 5000. Это и назначение химиотерапии, и всевозможные консультации, и консилиумы, и хирургические методики. Конечно, нам обязательно нужна достойная помощь в регионах, и мы готовы обучать, если потребуется.
— Всеми ли препаратами сегодня обеспечены онкобольные в вашем центре?
— Дело в том, что федеральным центрам нет необходимости быть обеспеченными большими объёмами препаратов. Большинство курсов химиотерапии пациенты проходят по месту жительства. Мы не можем принять у себя всех пациентов на регулярные курсы химиотерапии. Например, в сутки в поликлинике на Погодинской мы принимаем до 700 пациентов, ещё 400 в Обнинске, а у нас в трёх центрах суммарно только тысяча коек.
— А могут ли получить пациенты в регионах все необходимые препараты?
— Это вопрос сложный, и проблема с препаратами, особенно дорогостоящими, существует во всём мире. В нашей стране на эти цели выделяется достаточно серьёзный бюджет, но не везде он расходуется по назначению. Сейчас мы стараемся отслеживать, чтобы все средства шли в правильном направлении. Однако химиотерапия — это иногда очень дорого, и цены на препараты растут. Например, в США ввели даже возрастные ограничения по лечению онкологических больных, а именно для лиц старше 75 лет, в пользу более молодых пациентов. И это несмотря на то, что люди всю жизнь платят немалые суммы за страхование своего здоровья.
— В лечении каких форм рака мы сегодня добились наибольших успехов?
— Любая болезнь лучше всего поддаётся лечению на ранних стадиях. Это верно и для рака. Поэтому на сегодняшний день существует три программы обследования, рекомендованные Всемирной организацией здравоохранения: по раннему выявлению рака молочной железы, рака шейки матки и колоректального рака. Эти опухолевые процессы хорошо поддаются лечению при локализованных стадиях. Конечно, в период пандемии нам пришлось прервать массовые обследования, и через 3-4 года это непременно скажется. Также есть и другие опухолевые процессы, в лечении которых удалось добиться значительного увеличения шансов на излечение больного: лимфомы, рак щитовидной железы, рак предстательной железы, рак лёгкого и т. д.
Онкология в мире и в России постоянно совершенствуется, а значит, регулярно появляются и новые возможности терапии онкобольных.
— В каком возрасте желательно начинать плановое обследование на предмет поиска онкологического процесса?
— Мы встречаемся со злокачественными новообразованиями молочной железы, шейки матки уже с 25–28 лет. В нашей стране, а также в Японии, обследование пациенток на предмет рака молочной железы начинается с 39 лет, в Европе несколько позже. Выполняется маммография, осмотр маммолога, УЗИ (по показаниям). После 40 лет — анализ кала на скрытую кровь, а после 45 лет обязательно показана гастроскопия и обследование предстательной железы (мужчинам), контроль уровня ПСА в крови, а женщинам, помимо обследования молочной железы, — УЗИ органов брюшной полости и малого таза, ежегодный осмотр гинеколога.
— Входит ли такое обследование в программу ОМС?
— Да. На сегодняшний день в список входит семь локализаций, по которым можно получить бесплатное обследование в поликлинике по месту жительства в рамках программы диспансеризации. Возрастные таблицы и объёмы обследования размещены на сайтах главных онкологических центров нашей страны. И каждый гражданин РФ имеет на это право.
— Несмотря на высокий уровень развития медицины в нашей стране и работу по международным стандартам, пациенты, как правило, обращаются за вторым мнением, а в некоторых случаях выбирают лечение за границей. Но далеко не всегда результаты лечения там соответствуют ожиданиям, особенно когда речь идёт о хирургическом компоненте. Как бы вы это прокомментировали?
— Во-первых, человек так устроен, что всегда сомневается, и то, что мы хотим иметь несколько мнений, например, когда это касается наших родственников, это нормально.
Следующий момент — слабо развитая маркетинговая служба в нашей стране. Если мы сейчас позвоним в одну из клиник Германии, нам будут предложены все сервисные услуги, вас встретят, довезут до клиники и т. д. В клиниках есть целые команды, которые этим занимаются. Это хороший подход, ведь каждый человек хочет к себе индивидуального и особенного отношения. Обеспеченные люди понимают, что деньги после смерти с собой не унести, и, конечно, готовы их тратить на своё здоровье. Также в зарубежных клиниках обязательно звонят пациентам, напоминают, что необходимо проходить контрольное обследование, что очень важно.
Например, мы построили гостиницу при нашем филиале в Обнинске. Пациенты стали туда приезжать вместе с родственниками или на амбулаторные обследования, и гостиница всё время загружена, потому что людям не хочется долго лежать в общем отделении, например. Многие предпочитают находиться подальше от больничных стен, но получать квалифицированную помощь и быть под контролем врачей. С ними рядом могут быть родственники, чтобы помогать и ухаживать. Дополнительный сервис — это очень важно для многих людей.
— Существуют ли в вашей клинике отдельные платные палаты для пациентов?
— У нас есть платные индивидуальные палаты (двухкомнатные, со всеми условиями), но само лечение пациентов остаётся бесплатным в рамках, предусмотренных современной системой ОМС и ВМП.
— Различаются ли методы лечения в Европе и в нашей стране?
— Стандарты оказания медицинской помощи онкологическим пациентам совершенно одинаковые (схемы лечения, препараты, протоколы). Но есть то, что перенимать бы не хотелось. Например, разделение клиник по методам лечения, когда центр лучевой терапии находится в одном городе, а хирургический центр — в другом. В таких случаях сложно организовать междисциплинарный консилиум. Не всегда удаётся сделать это удалённо, поэтому и решения принимаются без участия хирурга или других специалистов. Около 40–50 % нейрохирургических больных не получает полноценное лечение в виде адъювантной лучевой терапии, потому что нейрохирурги продолжают их наблюдать и не передают в другие центры, или же наоборот: центры лучевой терапии не хотят отдавать своих больных в хирургические клиники.
Что касается урологии, есть пациенты, которым, например, показана лучевая терапия, но у них уже имеются нарушения мочеиспускания. Если мы проведём внутреннюю лучевую терапию, или брахитерапию, то качество жизни ухудшится. Мы проводим динамическое исследование, которое позволяет измерить возможности мочеиспускания пациента, и только потом рекомендуем или не рекомендуем ему лучевую терапию. Дело в том, что лечение в клиниках проводят, а отдалённые осложнения лечить пациентам негде. В НМИЦ радиологии открыто специальное отделение на 60 коек, пожалуй, единственное в стране, где занимаются осложнениями, в том числе после лучевого лечения (свищи, лучевые ректиты, циститы и др.), которые не видят те, кто изначально проводит лучевую терапию. Эти осложнения мучительны и, конечно, ухудшают качество жизни.
— За каким методом лечения, по вашему мнению, будущее в онкологии?
— Один метод никогда в онкологии ведущим не будет, это всегда комплексное и комбинированное лечение.
— В 2017 году была отменена интернатура, а в ординатуре и аспирантуре становится всё меньше бюджетных мест. Не возникнет ли в будущем проблема с недостатком квалифицированных кадров?
— В этом году в ординатуру нашего института пришли 70 человек. Если бюджетных мест не хватает, но мы видим, что ребята заинтересованные, горят своим делом, то мы берём оплату за их обучение на себя, и потом такие доктора остаются у нас работать. Институт не зарабатывает, потому что платное обучение стоит 400 тыс. рублей в год, но получает хорошие кадры, ведь нам тоже нужно будет у кого-то лечиться через 15–20 лет!
— Как говорит академик Михаил Иванович Давыдов: «Конец у всех примерно один, но путь к нему у каждого разный». Как сделать так, чтобы путь был долгим и счастливым?
— Любить жизнь, , хорошо относиться к людям, отвлекаться от неприятностей, которые, к сожалению, нас сопровождают, заниматься спортом и держать себя просто в определённом порядке, не переедать, не перепивать. И всё, конечно, нужно делать умеренно. Если говорить глобально, то есть вещи, которых трудно избежать: травматизм, автокатастрофы, непредвиденная пандемия, уносящая столько жизней¼ Слава богу, что мы не знаем своей судьбы и можем жить с удовольствием!