Вот уже полтора года весь мир живёт в плену пандемии. И всё это время в нашей стране одним из форпостов борьбы с COVID-19 остаётся знаменитый «Склиф». Именно там впервые внедрили такие способы лечения, как переливание плазмы крови переболевших и гипербарическая оксигенация (лечение в барокамерах). О том, как живёт легендарное учреждение сегодня, какие задачи стоят перед ним, каких успехов удаётся добиваться в лечении тяжёлых больных, нам рассказал директор ГБУЗ «Научно-исследовательский институт скорой помощи им. Н. В. Склифосовского Департамента здравоохранения города Москвы» Сергей Сергеевич Петриков.
— Сергей Сергеевич, скажите, пожалуйста, почему вы выбрали профессию врача?
— На самом деле у меня не было красивой истории, в которой я мечтал стать врачом ещё в детском саду или с рождения. Во многом выбор моей профессии определили родители. Когда в конце школы встал вопрос о том, куда мне двигаться дальше, в какой институт, выяснилось, что меня не тянуло ни в технические профессии, ни в гуманитарные. Вот так и решили, что надо бы попробовать пойти в медицинский вуз. Тот факт, что среди родственников было несколько врачей, предопределил, наверное, это движение. Я поступил в Первый Московский медицинский институт, и мне понравилось там учиться, заниматься медициной. Так я и стал врачом.
— А как начинался ваш профессиональный путь?
— Мой профессиональный путь начинался в 1992 году в институте Склифосовского, в отделении общей реанимации, куда в конце первого курса я пришёл работать санитаром, чтобы посмотреть, как устроена медицина. А институт Склифосовского был в то время и остаётся сейчас флагманом экстренной медицинской помощи в российской медицине. Здесь мой путь начался и продолжился дальше.
Я посвятил себя анестезиологии и реаниматологии, притом больше реаниматологии. Есть большая разница между анестезиологами и реаниматологами. Первые — это такие спринтеры, потому что они проводят анестезию, которая длится определённое время, не самое большое, и им надо все свои знания вложить именно в этот этап. А реаниматологи — это больше стайерская специальность, нацеленная на долгое лечение пациента в отделении интенсивной терапии, и здесь нужно иметь стоическое терпение. Этим я и занимаюсь.
— Сергей Сергеевич, на наших глазах проходит уже третья волна эпидемии. И победить эту многоголовую гидру пока не удаётся. Как вы считаете, почему, несмотря на вакцинацию, произошёл очередной подъём заболеваемости?
— Во-первых, потому что вакцинированных было недостаточно. Во-вторых, как мне кажется, проблема была в том, что наши люди оказались слишком расслабленными, не соблюдали меры профилактики: пренебрегали социальным дистанцированием, ношением масок в людных местах. Ну и конечно, сыграло свою роль распространение нового, более агрессивного штамма вируса. Собственно, с этим, наверное, и была связана третья волна.
— Не секрет, что коронавирусом болеют (в том числе повторно) и привитые люди. Значит, вакцина не является стопроцентной защитой от вируса?
— Это общеизвестный факт. Во-первых, люди не машины, и на введение вакцины развивается разной силы иммунный ответ, а у кого-то такая защита может вообще не сформироваться. Но эффект вакцинации (и это важно понимать) состоит не в том, чтобы люди не заболевали, а в том, чтобы переносили инфекцию легко. Известно, что в подавляющем большинстве привитые люди переносят эту болезнь малосимптомно. Именно поэтому и надо вакцинироваться.
— Должен ли, по вашему мнению, привитый человек продолжать носить защитную маску и соблюдать те же самые меры безопасности, что и раньше?
— С моей точки зрения, да. Потому что, если такой человек заболеет (пусть даже легко или вовсе бессимптомно), он всё равно может быть распространителем инфекции. А это уже опасно для окружающих, у которых нет прививки. Поэтому лучше и сегодня соблюдать все те меры, которые мы соблюдали эти полтора года.
— И теперь нам придётся так жить всегда?
— До какой-то поры, наверное, да. Но не стоит к этому так болезненно относиться. Например, японцы, китайцы да и многие другие, как только у них начинается вспышка ОРЗ, тут же надевают маски. И никто не переживает по этому поводу. А у нашего населения ношение масок, можно подумать, главная проблема.
Я не считаю, что пандемия будет продолжаться всегда. Когда-то она всё равно должна будет закончиться.
— Ваш институт уже полтора года бьётся с коронавирусной инфекцией. Как вы оцениваете работу в этом направлении?
— Несомненно, пациентов с коронавирусом, прошедших через наш институт, было меньше, чем, например, в крупных стационарах, полностью перепрофилированных под борьбу с этим заболеванием. Мы изначально пошли немного другим путём. В результате у нас сформировался корпус из пяти этажей на 98 коек (полностью реанимационных) и госпитальное отделение на 43 койки, расположенных во временном стационаре и предназначенных для тех пациентов, за которых мы спокойны. Они уже прошли реанимацию, и им, по нашему мнению, больше не угрожает риск десатурации и прочие опасности.
— Помимо больных с COVID-19, к вам машины скорой помощи привозят и пациентов с другими заболеваниями. Известно, что в 2020 году вам удалось выполнить больше высокотехнологичных операций, чем в 2019 году. Как вам это удалось?
— На самом деле среди московских стационаров наш институт всегда был одним из лидеров по количеству высокотехнологичных вмешательств. Сложно было спланировать обычную работу в условиях эпидемии, потому что очень большие силы у нас были оттянуты на помощь коронавирусным пациентам. Для примера, в институте до эпидемии было всего 133 реанимационные койки, а всего у нас 950 коек. Сейчас 220 реанимационных коек, т. е. их число выросло более чем в полтора раза. Из них 98 отдано под пациентов с COVID, а все остальные расположены здесь.
Но реанимационная койка — это не просто койко-место, это ещё и штат реаниматологов, реанимационных медсестёр и прочего персонала. И когда мы столкнулись с этой сложной ситуацией, нам надо было планировать и помощь в обычных отделениях, ведь поток больных, которым требовалась не высокотехнологичная, а обычная, плановая и экстренная помощь, у нас не остановился. Поэтому мы начали привлекать к активной работе новых специалистов.
У нас большой учебный центр, где мы обучаем одновременно чуть более 600 ординаторов по 19 направлениям. И когда весной 2020 года было получено соответствующее разрешение, мы стали брать ординаторов второго года обучения и активно привлекать их к работе и в коронавирусных корпусах, и в обычных. Это был очень важный шаг, ведь наши воспитанники — специалисты, которых мы сами всему научили и на которых можем полностью положиться.
И вот это выстраивание работы позволило нам удержать высокие темпы по оказанию высокотехнологичной и экстренной помощи, а также практически и по всем профилям.
— Сейчас у многих создаётся впечатление, будто нет более опасных болезней, чем COVID-19. Насколько верно такое мнение?
— Есть болезни более опасные, но мало какие заболевания являются такими же непредсказуемыми. Например, когда к нам поступает пациент или с сочетанной травмой, или с разрывом аневризмы головного мозга, или с инсультом, то мы, посмотрев на некоторые показатели (данные компьютерной томографии и анализы), можем более-менее точно предсказать, что с ним будет происходить в ближайшие дни или даже месяцы. С коронавирусной инфекцией совсем другая история. Несмотря на весь тот опыт, который был получен в мире по её диагностике и лечению, мы, к сожалению, не можем предсказать, по какому сценарию пойдёт болезнь у конкретного пациента.
— Если всё же исключить пациентов с COVID-19, то с какими заболеваниями чаще всего поступают к вам больные сегодня?
— У нас распределение по профилям осталось примерно таким же, каким было до COVID-19. Мы занимаемся пациентами с тяжёлыми нейрохирургическими патологиями, травмами, разрывом артериальных аневризм головного мозга, инсультами (ишемическим и геморрагическим), сосудистыми заболеваниями.
Надо сказать, что коронавирус обострил проблему сосудистых патологий, потому что в патогенезе заболевания очень серьёзная роль отводится расстройствам, связанным с повышенной свёртываемостью крови. И эти расстройства, к сожалению, могут сопровождать пациента долгое время после выздоровления. Речь идёт о так называемом постковидном синдроме. И мы сегодня часто видим пациентов, например, с тромбоэмболией лёгочной артерии, в анамнезе которых перенесённый COVID-19. Инфекция поражает сердечную мышцу, поэтому пациенты с миокардитом — это отдельная проблема, с которой мы регулярно сталкиваемся.
Немало проблем кардиохирургических. У нас большое отделение кардиохирургии, куда тоже поступает много пациентов. Среди заболеваний и расслоение аорты, и клапанные поражения, и патологии, требующие аортокоронарного шунтирования, и т. д. А ещё есть отделение, где производят трансплантацию почки, печени, поджелудочной железы. Так что спектр заболеваний не сузился, и эти патологии всё такие же проблемные, как и были раньше.
— Можно вспомнить ещё недавнюю историю о покупках ИВЛ в домашнее пользование.
— Вряд ли всё-таки ИВЛ, я думаю, что речь шла о кислородных концентраторах на дому. На самом деле это тяжёлая проблема, потому что некоторые пациенты с большим поражением лёгких очень долго восстанавливаются. Но мы ни одного своего пациента не выписали домой на кислородные концентраторы. Мы всех долечивали уже до победного конца и выписывали лишь тогда, когда были спокойны за пациента. Такой у нас принцип.
— Сергей Сергеевич, расскажите, пожалуйста, о перспективах развития вашего учреждения.
— В ближайшей перспективе открытие нового корпуса, в котором будет располагаться новая экспериментальная лаборатория. У нас есть большая экспериментальная лаборатория, где проводятся разные фундаментальные исследования. Она сейчас будет переезжать в совершенно новые условия. Это большой шаг вперёд, и я думаю, что научные изыскания теперь начнут двигаться более быстрыми темпами, чем раньше.
В районе приёмного отделения возводится ещё один большой корпус. Это строится новый скоропомощный стационар. Он позволит оказывать пациентам медицинскую помощь на совершенно другом, более быстром и технологически более высоком уровне. Хотя, надо сказать, тот механизм общения с пациентами, который будет там применяться, мы внедрили ещё года 3-4 назад. Тогда мы переделали наше обычное приёмное отделение в отделение абсолютно нового типа. Прежде всего, мы сломали двери, оборудовали диагностические койки, зону ожидания для родственников в холле. Теперь пациент, которого привезла скорая помощь, сразу поступает на диагностическую койку. Врачи ультразвуковой диагностики, ЭКГ — всё приходит к нему. Теперь больному уже не нужно бродить по коридорам, сидеть в кабинетах и испытывать прочие неудобства, чтобы получить необходимую помощь. Если тяжёлому пациенту нужно пройти какие-то исследования, то к нему прикрепляется человек из нашего персонала, который его сопровождает, отвозит, привозит. Мы наладили этот процесс, и теперь новые подходы к диагностике пациентов будут осуществляться и в этом строящемся корпусе.
Кроме того, там будет новая противошоковая реанимация, общая реанимация, новое диагностическое оборудование, операционные и т. д. Я надеюсь, это даст очень мощный стимул для повышения быстроты и качества оказания помощи москвичам.
— Что за проект ремонта рентген-операционных занимает сейчас ваше внимание?
— Это городской проект по смене устаревшего оборудования. Оно приобретается по контрактам жизненного цикла. Это такая форма закупок, при которой поставщик гарантирует работоспособность техники в течение всего жизненного цикла. Например, для аппаратов МРТ или КТ это 10 лет. В результате повышается доступность и качество медицинской помощи. Москва сейчас находится на очень хорошем уровне по диагностике и лечению острого коронарного синдрома (инфаркт миокарда) и ишемического инсульта. Есть целая программа такой помощи. И для этих пациентов необходим современный ангиограф. Например, если к нам поступает пациент с инфарктом, он должен сразу попасть не в обычную, а в рентген-операционную, потому что у таких больных идёт острый процесс, соответственно, им нужно сразу выполнять ангиографию. И замена старых ангиографов новыми как раз сейчас и происходит по контрактам жизненного цикла.
Ангиограф необходим и пациентам с ишемическим инсультом. Если больной приезжает в стационар не позднее чем через шесть часов с момента развития симптомов, то ему выполняют тромбоэмболэкстракцию, и тогда пациент может вернуться к нормальной жизни. У него могут восстановиться все утерянные в результате инсульта функции. Но чтобы понять, показана ли ему эта лечебная методика, нужно сначала провести специальную диагностику. Если выясняется, что у больного есть тромб в какой-то из мозговых артерий, то рентгеноэндоваскулярные хирурги с помощью специального инструмента этот тромб оттуда либо удаляют, либо высасывают (аспирируют). И человек имеет все шансы восстановиться после такой страшной катастрофы.
— Как строится ваш личный график?
— Творчески. С утра до вечера я в строю. Иногда мой график, уже построенный, может быть очень быстро расстроен какими-то важными делами. Но если это плановая работа, то мы стараемся её не переносить.
В семь утра у меня проходят встречи по каким-то насущным вопросам за чашкой кофе. В 7.30 стартует обход по пяти реанимациям основного нашего корпуса. Обходим хирургическую реанимацию, далее кардиохирургическую реанимацию и отделение острых эндотоксикозов. Потом иду в противошоковый зал и нейрохирургическую реанимацию.
Далее утренняя конференция. Сейчас она у нас пока идёт в полувиртуальном формате: у нас есть зал телемедицины, откуда мы выходим на связь со всеми руководителями отделов, заведующими и заслушиваем, что происходило на дежурстве. Потом проходимся по графику плановых операций каждого отделения и каким-то другим насущным вопросам и, собственно, расходимся уже по рабочим местам.
В 8.30 мы с моим заместителем, который уже полтора года возглавляет коронавирусный корпус, совершаем обход всего реанимационного корпуса, каждого пациента. Когда там лежит по 100 человек, то, соответственно, выходим оттуда около 11.00. Если пациентов поменьше, то раньше.
По вторникам и пятницам мы ходим в родер. Это временный стационар, где расположено госпитальное отделение на 43 человека, но в период пика бывает и больше. Соответственно, вместе с врачами обходим каждого пациента.
После полудня начинаются рутинные будни. Это и работа с документами, и оперативки, на которые мы собираемся по понедельникам и пятницам. В понедельник у нас общая оперативка по финансовым и другим вопросам, а в пятницу — отчётная, на которой каждый заместитель и ключевые службы докладывают о проделанной работе. Отчёты бывают двухнедельные, квартальные, полугодовые. Квартальные и полугодовые проводятся публично, любой сотрудник института может прийти и послушать. И конечно, постоянно происходит обсуждение больных, идут звонки, активность в чатах и всё остальное.
Вечером мы по телефону обсуждаем уже более глобально всю ситуацию по ключевым отделениям в реанимационных отделениях и коронавирусном корпусе. Мы ещё раз обсуждаем состояние наиболее сложных пациентов, тех, кто находится на ЭКМО и т. д.
— Спасибо огромное, Сергей Сергеевич, за ваш титанический труд и самоотдачу! И в заключение хотелось бы попросить вас что-нибудь пожелать нашим читателям.
— Что может пожелать врач? Не болеть, конечно, прежде всего. Счастья всем и здоровья!